В журнале "Дагестан" вышел новый рассказ Алисы Ганиевой "Мункар и Накир".
Мункар и Накир
Категория: Литература, № 3 март 2017
Дорога осторожно шла в гору. После мучительной предзакатной левашинской пробки путь давался легко и быстро. В приоткрытое окно бил ночной щавелевый воздух. Кебедов давно свернул с трассы на хрустящую гравийную дорогу и всё поглядывал на светящийся циферблат часов. Минут через сорок наверху, за отрогом, должны были показаться огоньки селения.
«Раньше надо было выехать, раньше», – думалось ему.
Но раньше было не вырваться. Весь день ушёл на перебранку с мечетскими здоровяками. Каждый день они наступали гурьбой и запугивали жителей пригорода, требуя отдать дома и участки ненасытному имаму. Грохотал экскаватор, ломая заборы и зелёные палисадники. Бегала гурьба спортсменов, приспешников имама. Голыми руками, навалившись толпой и хором горланя «Аллау акбар», крушила чужие стены. Кебедов месяцами носился с жалобами, но на мечетских не находилось управы. А утром к нему на веранду ворвались двое посланников имама, опрокинули этажерку, разбили горшок с жениным фикусом и настойчиво пригрозили Кебедову «порвать очко». Выбежала из комнаты взволнованная, напичканная анаприлином жена, запричитала проклятия.
Кебедов поморщился от воспоминаний и, слегка пробуксовав колёсами, свернул на блуждающий в свете фар серпантин. Набыченные лица гостей всё никак не шли у него из памяти. Он чуял, что не вынесет дальнейшей атаки. Что отдаст-таки неуёмному имаму и свой участок, и строящийся магазинчик. Сам имам прятался от народа в недрах кирпичного особняка и в специально прорытых подземных ходах, предоставив приручать оставшихся бунтовщиков молодой духаристой армии. Набожные молодчики ломали протестующим рёбра и конечности, а также мобильные телефоны и камеры наблюдения, запечатлевавшие их набеги.
Кебедову вдруг стало жалко жену и её фикус. Дерево предназначалось для дочери. Фикус якобы помогал зачатию, а жена надеялась на внука. Уж чего только они с дочерью не перепробовали. Не подметать под кроватью, пить настои на розовом кварце, отслеживать цикл луны, мотаться к знахаркам за медвежьей плацентой. Дочь четыре года как замужем, и бесплодна. С зятем, правда, повезло. Работящий, держит мастерскую. Механик, часовщик. На днях Кебедов спросил его:
– Слушай, а почему стрелка на часах вот так движется – вправо, а не влево?
– Хочешь, я для тебя часы с обратным ходом сделаю? – воодушевился зять.
– Нет, ты мне объясни, почему принято, чтобы вправо?
– Из-за солнечных часов это. Тень от солнца потому что вот так, вот так двигается, по часовой стрелке…
Он показал движение тени пальцами. Вот оно как, оказывается. Кебедов где-то слышал, что раньше, если раб вставал на тень господина, его убивали на месте. Интересно, в каких краях. А еще, что якобы, если хочешь переспорить человека, нужно встать его тени прямо на шею. Кебедов думал об этом, когда приходили мечетские здоровяки, и даже искал глазами их тени, но тщетно. Теней не было, как будто отсохли.
Автомобиль тряхнуло на повороте. Серпантин должен был вот-вот закончиться. Ещё полчаса пути, и покажется село. Кебедов ехал на мавлид по случаю смерти пожилой тётки, сестры покойного отца. Тётка родилась умалишённой и всю жизнь просидела в девичестве, копя приданое из безделушек. Родственники дарили ей, весёлой ребячливой старушке, разноцветные пластмассовые детские часики, и она ждала женихов, нацепив их разом на оба запястья. Перед смертью вдруг стала активной и беспокойной. Выбегала во двор, повторяла, что за ней вот-вот придут сваты, а через пару дней, рано утром нарядилась в лучший платок, села ждать на деревянную скамью у ворот и тихо скончалась. Родственницы теперь твердят, что не носи старушка часы, прожила бы дольше. Они, мол, жизнь сокращают. Кебедов собирался на мавлид ещё вчера, в день тёткиной смерти, но не успел, закрутился…
Серпантин закончился. Справа от дороги нависла каменная скала. После последних обвалов её от греха подальше скрутили металлическим тросом, чтобы отколовшаяся было глыба не рухнула на дорогу. Кебедов сбавил ходу и поехал ползком. Нужно было позвонить в село и предупредить, что скоро пожалует.
– Алло! Алло! – закричал он в трубку. Собственный голос показался ему чужим и странным в этой ночной глуши.
– Алло! – раздался в трубке родной голос сестры и сразу прервался. Пытался перезвонить, не удавалось – связи не было.
«Ничего, сейчас выеду на открытое место», – подумал Кебедов и глубже нажал на педаль. Наперерез, через дорогу внезапно ринулся непонятный ночной зверёк и скрылся во тьме. «Лиса, что ли?» – перепугался от неожиданности Кебедов, успев притормозить. Мелькнула случайная мысль, что мясо лисы разрешается есть по исламу. «Только вот не помню, почему, – подумал Кебедов. – Кажется, потому, что она клыки не использует. Если животное клыки не использует…»
Не успел он додумать, как раздался оглушающий грохот, как будто бухнул налетевший откуда-то гром. Кусок скалы, медленно и долго выскальзывавший из железных оков троса, в одну смертельную секунду сорвался вниз и размозжил капот злополучной машины Кебедова. Обломок троса вонзился ему в живот. Он крякнул, пустил изо рта пузырёк крови и провалился в тёмную бездну.
В ушах у него шумело. Шум был неприятный, как бы раздирающий барабанные перепонки. Скала летела на Кебедова чудовищно долго, ему показалось, целую вечность. Потом он будто нырнул куда-то, но сразу же вынырнул в невыносимый скрежет. Один его глаз залепило пылью и запёкшейся кровью, и он так и не смог его разлепить. Вторым он с трудом различал в тёмной груде упавших сверху камней отсвет ещё горевшей фары. Незаметно, глубоко в его теле начинала ворочаться просыпающаяся звериная боль. Он скосил глаз на застрявшее на руле запястье. Светящийся циферблат, казалось, распухший в три раза и пьяно меняющий очертания, показывал третий час ночи. Сколько прошло часов? Когда он звонил сестре, не было и двенадцати.
В животе у Кебедова жарко пекло, а в ушах продолжали жужжать свёрла. Он попробовал посмотреть вниз, но в подбородок упиралась измазанная чем-то подушка безопасности. Пошевелил руками. Левая совсем не реагировала, а правая тряско, непослушно поползла по соседнему креслу, по завалившим его камням. Полунемые пальцы нащупали телефон. Больница? Ближайшая районная больница в часе езды. Смогут ли прислать вертолёт? Страшным усилием мышц он разблокировал телефон, нажал, не сразу попадая кровавыми пальцами, на кнопку дозвона сестре.
Сеть не ловила. «Экстренный вызов должен работать», – мелькнуло в голове у Кебедова, но двигать пальцами становилось всё тяжелее. По темени его вдруг как будто застучали огромным молотом. Свет от фары окреп и как бы вспучился, а в животе запекло сильнее. Кебедов увидел плывущий во мгле светящийся шар и всполохи света в колеблющемся вокруг пространстве. В голове затеснились образы. Играющая солнечными зайчиками покойная тётка. Жена со свечой в руках, ещё молодая, в давно выброшенном ситцевом халатике. Детство и сельский ночной огород, испещрённый огромными светляками… Слышал по телевизору, самки мигают своим огоньком, имитируя световой рисунок другого вида жуков-светляков, чтобы привлечь наивных самцов и сожрать их… Флюоресцентность. В человеке она тоже есть. Только в тысячу раз слабее, чем можно увидеть.
Световое пятно приблизилось, ослепляя единственный зрячий глаз Кебедова. «Кто здесь?» – попробовал он спросить, но изо рта его раздался один клёкот.
– Вот ты, братуха, попал… – зацокало языком световое пятно.
– Помо-ги, – собравшись с силами, – захрипел ему Кебедов.
Пятно обернулось незнакомцем. Он в ужасе разглядывал искромсанный салон, подсвечивая ручным фонариком, шепча про себя невнятные молитвы.
– Те-ле-фон! – чуть громче захрипел Кебедов, подстёгиваемый надеждой. – Позвони! Там! Ловит! На горе…
– Вот тебе ахирзаман пришёл, да. Ва, аузубиллях… – продолжал сетовать незнакомец.
Кебедов его не узнавал. Зелёная тюбетейка. Моложавое лицо, щетина. В левой руке стеклянная бутылка, плещется вода. Вода… Ему бы… Но незнакомец мигом осушил бутылку, оглянулся и, махнув рукой, метнул её назад на дорогу. Бутылка ударилась о невидимый камень и со звоном разбилась.
– Ради Аллаха, – выдохнул Кебедов, чувствуя, как боль потихоньку прорезывается внутри, – позвони… в больницу…
Незнакомец как будто наконец что-то понял. Он достал свой телефон и принялся в нём копаться.
– Там! Ло… вит – выдавил Кебедов, тупо вглядываясь слезящимся глазом вперёд, в темень. Он помнил, что за упавшей глыбой, если взбежать на пригорок, – от силы пять-десять минут пешком, – открытое поле. И должна появиться связь. Десять минут плюс час до приезда скорой. В селении тоже должен быть фельдшер, поможет продержаться. Только подняться на пригорок и позвонить. Совсем чуть-чуть…
– Я понял, брат. Спастись хочешь, да? – услышал он сквозь сжимающий голову шум речь незнакомца. – Врачей позвать?
– Да… да…
Кто бы он ни был, этот незнакомец, он совсем не торопился бежать и звонить и как будто бы намеренно его мучил. «Он меня даже сфотографировал, кажется», – раздражённо думал Кебедов.
– Мне жаль тебя, братуха, жаль. Вот ты сейчас, как червь здесь корчишься, слушай, и думаешь, что спасёшься, – ухмыльнулся незнакомец. – Знаешь, что говорил пророк, саллалау алайхи вассалам? Та смерть, от которой вы бежите, вы её встретите, есть же. И будете возвращены ко Всевышнему Аллаху, который знает явное и тайное. Правильно же говорят, чаще вспоминайте о смерти, пожирательнице наслаждений…
– По-зво-ни, – почти захлёбываясь собственной терпкой кровью, повторил Кебедов, начиная приходить в отчаяние.
– Вот ты, когда сюда ехал, разве знал, что сегодня умрёшь? Что скала упадёт! Скала! Знамение это, понял, нет? Ансары пророка…
– Я жив, – захрипел Кебедов. – Звони! Пожал… Звони…
Он подумал, что сейчас проснётся. Что отлежал руки и ноги. Возможно, подхватил грипп. И теперь заперт в этом кошмаре. Но надо сделать усилие и проснуться. А всё войны с имамом… Нет, дайте только ему проснуться… Но как? Можно было бы закрыть себе рот и нос и попробовать не дышать. Если получается не дышать, значит, точно сон. Или взглянуть в зеркало. Проследить, как ведёт себя отражение. Если меняется ежесекундно, значит, дело нечисто.
Часы! Они должны показывать что-то нелепое. Сто два часа и восемьдесят две минуты. Звезду вместо кружочка. Пляшущих человечков… Но, увы! Часы показывали ровно три и никуда ни сбивались. Только контуры предметов подрагивали, как будто лежали на дне колодца, а Кебедов смотрел на них сверху.
– Вот ты сейчас увидишь двух ангелов, жи есть. Мункара и Накира. И они спросят тебя: «А что ты знаешь о Пророке, саллалау алайхи вассалам». А ты скажешь: «Вот не знаю ничего».
– Я ска-жу: «бисмиль… ляи рахма…нирахим… лаиля…хаилла…ла Мухаммад… расулула…» Позвони… ради Аллаха. Ты… не дагестанец, что ли?
– Смотри да на него! – сверкнул незнакомец зубами. – Что только не готов сказать, лишь бы я его в эту грешную жизнь вернул, да? Ты только о врачах думаешь, да же? Не о Пророке, саллалау алайхи вассалам, а о себе самом.
– О про-ро… – начал Кебедов, умоляюще протягивая незнакомцу свой телефон. Незнакомец брезгливо взял его двумя пальцами, вытащил из кармана носовой платок и стал терпеливо протирать корпус от грязи и крови.
– Сест-ре… – захрипел Кебедов. – По…зво…ни! Ты… местный?
– Нет, не отсюдова я. – Мотнул головой незнакомец. – Ну ладно, ладно. Хипишнутый какой-то. Позвоню. Только не надейся, что ангелы тебе поверят. Они, думаешь, сейчас не наблюдают за тобой? Лицемер ты, вот ты кто. Шахаду говоришь, а сам о больнице думаешь… О своих земных радостях думаешь. О жене, об имуществе, да? Надеешься, ангелы тебе так и поверили. Думаешь, они тебе могилу расширят до судного дня? Чтобы светло, хорошо там было, да? Валлах, нет. Они сразу поймут, что ты за крыса. Скажут земле: «Соберись!», и она так сдвинется, что все твои рёбра войдут друг в друга. И будешь так корчиться, пока Аллах, создатель миров, не воскресит тебя, понял?
– Пон… – покорно начал Кебедов, лишь бы тот наконец пошёл звонить, но обессилел и не закончил фразу.
Замутнённым глазом он смотрел, как незнакомец растворился во тьме и понёс блуждающий свет фонаря вперёд, за обвал, туда, где мерещились связь и спасение. Он явно сумасшедший. Что-то не так с мозгами. Может, окрестный пастух. Я - дверь овцам... Теперь бы дождаться…
Во рту у Кебедова давно горело от жажды и сухости. Правая рука тоже больше не слушалась, сильнее накатывала слабость. Всколыхнувшуюся, было, надежду задавила чёрная, удушающая паника. Вернётся ли незнакомец? Позвонит ли? Успеют ли? И что же там, у Кебедова внутри, в этом страшном мясном месиве? Участок… Жена останется одна, с имамом не совладать. Магазин отберут. Дождётся ли внуков?.. Дома, в тумбочке спрятаны фотографии со дня рождения сослуживца. Нехорошие фотографии, с женщинами, отдыхали на морском берегу. Жена найдёт, – не поймёт… А вчера отнёс в контору взятку за устройство племянника. Могут теперь откреститься, дескать, не знаем, не ведаем, несите ещё. Что скажет брат…
На обочине дороги снова возник танцующий огонёк фонарика. Неужели время настолько сжалось, и незнакомец успел позвонить и вернуться? Надо было засечь… Кебедов хотел обрадоваться, но внезапно остро ощутил собственные лопатки. Их резко свело, а боль, до сих пор застенчиво мнущаяся в глубине, разрослась и вонзилась в тело резко, нахрапом, буравя его на кусочки. Кебедов беззвучно охнул, застонал, потом вдруг на секунду почувствовал почти весёлую лёгкость и снова провалился во мглу. Уже навсегда.
Незнакомец приблизился и посветил фонарём в салон. Увидев, что Кебедов испускает дух, содрогнулся, сплюнул под ноги и начал читать «Ясин». Дочитав, постоял немного и пошёл прочь. Симку из телефона погибшего он уже выкинул. Смартфон был хороший, дорогой. Хотелось сохранить его себе как талисман. Память о ночи, когда Аллах показал ему кару небесную. Знамение. Настоящего беспробудного грешника. А кого ещё могло придавить упавшей скалой?
Незнакомец скрылся, а вместе с ним уплыл и свет фонаря. На дороге, в машине под грудой упавших камней почивал мёртвый Кебедов. Навстречу, на разведку из родного селения уже ехали родственники, встревоженные его отсутствием. Часы на запястье продолжали тикать. А в кустах, играючи, шуршала чем-то маленькая лиса.
Автор: Алиса Ганиева
Мункар и Накир
Категория: Литература, № 3 март 2017
Дорога осторожно шла в гору. После мучительной предзакатной левашинской пробки путь давался легко и быстро. В приоткрытое окно бил ночной щавелевый воздух. Кебедов давно свернул с трассы на хрустящую гравийную дорогу и всё поглядывал на светящийся циферблат часов. Минут через сорок наверху, за отрогом, должны были показаться огоньки селения.
«Раньше надо было выехать, раньше», – думалось ему.
Но раньше было не вырваться. Весь день ушёл на перебранку с мечетскими здоровяками. Каждый день они наступали гурьбой и запугивали жителей пригорода, требуя отдать дома и участки ненасытному имаму. Грохотал экскаватор, ломая заборы и зелёные палисадники. Бегала гурьба спортсменов, приспешников имама. Голыми руками, навалившись толпой и хором горланя «Аллау акбар», крушила чужие стены. Кебедов месяцами носился с жалобами, но на мечетских не находилось управы. А утром к нему на веранду ворвались двое посланников имама, опрокинули этажерку, разбили горшок с жениным фикусом и настойчиво пригрозили Кебедову «порвать очко». Выбежала из комнаты взволнованная, напичканная анаприлином жена, запричитала проклятия.
Кебедов поморщился от воспоминаний и, слегка пробуксовав колёсами, свернул на блуждающий в свете фар серпантин. Набыченные лица гостей всё никак не шли у него из памяти. Он чуял, что не вынесет дальнейшей атаки. Что отдаст-таки неуёмному имаму и свой участок, и строящийся магазинчик. Сам имам прятался от народа в недрах кирпичного особняка и в специально прорытых подземных ходах, предоставив приручать оставшихся бунтовщиков молодой духаристой армии. Набожные молодчики ломали протестующим рёбра и конечности, а также мобильные телефоны и камеры наблюдения, запечатлевавшие их набеги.
Кебедову вдруг стало жалко жену и её фикус. Дерево предназначалось для дочери. Фикус якобы помогал зачатию, а жена надеялась на внука. Уж чего только они с дочерью не перепробовали. Не подметать под кроватью, пить настои на розовом кварце, отслеживать цикл луны, мотаться к знахаркам за медвежьей плацентой. Дочь четыре года как замужем, и бесплодна. С зятем, правда, повезло. Работящий, держит мастерскую. Механик, часовщик. На днях Кебедов спросил его:
– Слушай, а почему стрелка на часах вот так движется – вправо, а не влево?
– Хочешь, я для тебя часы с обратным ходом сделаю? – воодушевился зять.
– Нет, ты мне объясни, почему принято, чтобы вправо?
– Из-за солнечных часов это. Тень от солнца потому что вот так, вот так двигается, по часовой стрелке…
Он показал движение тени пальцами. Вот оно как, оказывается. Кебедов где-то слышал, что раньше, если раб вставал на тень господина, его убивали на месте. Интересно, в каких краях. А еще, что якобы, если хочешь переспорить человека, нужно встать его тени прямо на шею. Кебедов думал об этом, когда приходили мечетские здоровяки, и даже искал глазами их тени, но тщетно. Теней не было, как будто отсохли.
Автомобиль тряхнуло на повороте. Серпантин должен был вот-вот закончиться. Ещё полчаса пути, и покажется село. Кебедов ехал на мавлид по случаю смерти пожилой тётки, сестры покойного отца. Тётка родилась умалишённой и всю жизнь просидела в девичестве, копя приданое из безделушек. Родственники дарили ей, весёлой ребячливой старушке, разноцветные пластмассовые детские часики, и она ждала женихов, нацепив их разом на оба запястья. Перед смертью вдруг стала активной и беспокойной. Выбегала во двор, повторяла, что за ней вот-вот придут сваты, а через пару дней, рано утром нарядилась в лучший платок, села ждать на деревянную скамью у ворот и тихо скончалась. Родственницы теперь твердят, что не носи старушка часы, прожила бы дольше. Они, мол, жизнь сокращают. Кебедов собирался на мавлид ещё вчера, в день тёткиной смерти, но не успел, закрутился…
Серпантин закончился. Справа от дороги нависла каменная скала. После последних обвалов её от греха подальше скрутили металлическим тросом, чтобы отколовшаяся было глыба не рухнула на дорогу. Кебедов сбавил ходу и поехал ползком. Нужно было позвонить в село и предупредить, что скоро пожалует.
– Алло! Алло! – закричал он в трубку. Собственный голос показался ему чужим и странным в этой ночной глуши.
– Алло! – раздался в трубке родной голос сестры и сразу прервался. Пытался перезвонить, не удавалось – связи не было.
«Ничего, сейчас выеду на открытое место», – подумал Кебедов и глубже нажал на педаль. Наперерез, через дорогу внезапно ринулся непонятный ночной зверёк и скрылся во тьме. «Лиса, что ли?» – перепугался от неожиданности Кебедов, успев притормозить. Мелькнула случайная мысль, что мясо лисы разрешается есть по исламу. «Только вот не помню, почему, – подумал Кебедов. – Кажется, потому, что она клыки не использует. Если животное клыки не использует…»
Не успел он додумать, как раздался оглушающий грохот, как будто бухнул налетевший откуда-то гром. Кусок скалы, медленно и долго выскальзывавший из железных оков троса, в одну смертельную секунду сорвался вниз и размозжил капот злополучной машины Кебедова. Обломок троса вонзился ему в живот. Он крякнул, пустил изо рта пузырёк крови и провалился в тёмную бездну.
В ушах у него шумело. Шум был неприятный, как бы раздирающий барабанные перепонки. Скала летела на Кебедова чудовищно долго, ему показалось, целую вечность. Потом он будто нырнул куда-то, но сразу же вынырнул в невыносимый скрежет. Один его глаз залепило пылью и запёкшейся кровью, и он так и не смог его разлепить. Вторым он с трудом различал в тёмной груде упавших сверху камней отсвет ещё горевшей фары. Незаметно, глубоко в его теле начинала ворочаться просыпающаяся звериная боль. Он скосил глаз на застрявшее на руле запястье. Светящийся циферблат, казалось, распухший в три раза и пьяно меняющий очертания, показывал третий час ночи. Сколько прошло часов? Когда он звонил сестре, не было и двенадцати.
В животе у Кебедова жарко пекло, а в ушах продолжали жужжать свёрла. Он попробовал посмотреть вниз, но в подбородок упиралась измазанная чем-то подушка безопасности. Пошевелил руками. Левая совсем не реагировала, а правая тряско, непослушно поползла по соседнему креслу, по завалившим его камням. Полунемые пальцы нащупали телефон. Больница? Ближайшая районная больница в часе езды. Смогут ли прислать вертолёт? Страшным усилием мышц он разблокировал телефон, нажал, не сразу попадая кровавыми пальцами, на кнопку дозвона сестре.
Сеть не ловила. «Экстренный вызов должен работать», – мелькнуло в голове у Кебедова, но двигать пальцами становилось всё тяжелее. По темени его вдруг как будто застучали огромным молотом. Свет от фары окреп и как бы вспучился, а в животе запекло сильнее. Кебедов увидел плывущий во мгле светящийся шар и всполохи света в колеблющемся вокруг пространстве. В голове затеснились образы. Играющая солнечными зайчиками покойная тётка. Жена со свечой в руках, ещё молодая, в давно выброшенном ситцевом халатике. Детство и сельский ночной огород, испещрённый огромными светляками… Слышал по телевизору, самки мигают своим огоньком, имитируя световой рисунок другого вида жуков-светляков, чтобы привлечь наивных самцов и сожрать их… Флюоресцентность. В человеке она тоже есть. Только в тысячу раз слабее, чем можно увидеть.
Световое пятно приблизилось, ослепляя единственный зрячий глаз Кебедова. «Кто здесь?» – попробовал он спросить, но изо рта его раздался один клёкот.
– Вот ты, братуха, попал… – зацокало языком световое пятно.
– Помо-ги, – собравшись с силами, – захрипел ему Кебедов.
Пятно обернулось незнакомцем. Он в ужасе разглядывал искромсанный салон, подсвечивая ручным фонариком, шепча про себя невнятные молитвы.
– Те-ле-фон! – чуть громче захрипел Кебедов, подстёгиваемый надеждой. – Позвони! Там! Ловит! На горе…
– Вот тебе ахирзаман пришёл, да. Ва, аузубиллях… – продолжал сетовать незнакомец.
Кебедов его не узнавал. Зелёная тюбетейка. Моложавое лицо, щетина. В левой руке стеклянная бутылка, плещется вода. Вода… Ему бы… Но незнакомец мигом осушил бутылку, оглянулся и, махнув рукой, метнул её назад на дорогу. Бутылка ударилась о невидимый камень и со звоном разбилась.
– Ради Аллаха, – выдохнул Кебедов, чувствуя, как боль потихоньку прорезывается внутри, – позвони… в больницу…
Незнакомец как будто наконец что-то понял. Он достал свой телефон и принялся в нём копаться.
– Там! Ло… вит – выдавил Кебедов, тупо вглядываясь слезящимся глазом вперёд, в темень. Он помнил, что за упавшей глыбой, если взбежать на пригорок, – от силы пять-десять минут пешком, – открытое поле. И должна появиться связь. Десять минут плюс час до приезда скорой. В селении тоже должен быть фельдшер, поможет продержаться. Только подняться на пригорок и позвонить. Совсем чуть-чуть…
– Я понял, брат. Спастись хочешь, да? – услышал он сквозь сжимающий голову шум речь незнакомца. – Врачей позвать?
– Да… да…
Кто бы он ни был, этот незнакомец, он совсем не торопился бежать и звонить и как будто бы намеренно его мучил. «Он меня даже сфотографировал, кажется», – раздражённо думал Кебедов.
– Мне жаль тебя, братуха, жаль. Вот ты сейчас, как червь здесь корчишься, слушай, и думаешь, что спасёшься, – ухмыльнулся незнакомец. – Знаешь, что говорил пророк, саллалау алайхи вассалам? Та смерть, от которой вы бежите, вы её встретите, есть же. И будете возвращены ко Всевышнему Аллаху, который знает явное и тайное. Правильно же говорят, чаще вспоминайте о смерти, пожирательнице наслаждений…
– По-зво-ни, – почти захлёбываясь собственной терпкой кровью, повторил Кебедов, начиная приходить в отчаяние.
– Вот ты, когда сюда ехал, разве знал, что сегодня умрёшь? Что скала упадёт! Скала! Знамение это, понял, нет? Ансары пророка…
– Я жив, – захрипел Кебедов. – Звони! Пожал… Звони…
Он подумал, что сейчас проснётся. Что отлежал руки и ноги. Возможно, подхватил грипп. И теперь заперт в этом кошмаре. Но надо сделать усилие и проснуться. А всё войны с имамом… Нет, дайте только ему проснуться… Но как? Можно было бы закрыть себе рот и нос и попробовать не дышать. Если получается не дышать, значит, точно сон. Или взглянуть в зеркало. Проследить, как ведёт себя отражение. Если меняется ежесекундно, значит, дело нечисто.
Часы! Они должны показывать что-то нелепое. Сто два часа и восемьдесят две минуты. Звезду вместо кружочка. Пляшущих человечков… Но, увы! Часы показывали ровно три и никуда ни сбивались. Только контуры предметов подрагивали, как будто лежали на дне колодца, а Кебедов смотрел на них сверху.
– Вот ты сейчас увидишь двух ангелов, жи есть. Мункара и Накира. И они спросят тебя: «А что ты знаешь о Пророке, саллалау алайхи вассалам». А ты скажешь: «Вот не знаю ничего».
– Я ска-жу: «бисмиль… ляи рахма…нирахим… лаиля…хаилла…ла Мухаммад… расулула…» Позвони… ради Аллаха. Ты… не дагестанец, что ли?
– Смотри да на него! – сверкнул незнакомец зубами. – Что только не готов сказать, лишь бы я его в эту грешную жизнь вернул, да? Ты только о врачах думаешь, да же? Не о Пророке, саллалау алайхи вассалам, а о себе самом.
– О про-ро… – начал Кебедов, умоляюще протягивая незнакомцу свой телефон. Незнакомец брезгливо взял его двумя пальцами, вытащил из кармана носовой платок и стал терпеливо протирать корпус от грязи и крови.
– Сест-ре… – захрипел Кебедов. – По…зво…ни! Ты… местный?
– Нет, не отсюдова я. – Мотнул головой незнакомец. – Ну ладно, ладно. Хипишнутый какой-то. Позвоню. Только не надейся, что ангелы тебе поверят. Они, думаешь, сейчас не наблюдают за тобой? Лицемер ты, вот ты кто. Шахаду говоришь, а сам о больнице думаешь… О своих земных радостях думаешь. О жене, об имуществе, да? Надеешься, ангелы тебе так и поверили. Думаешь, они тебе могилу расширят до судного дня? Чтобы светло, хорошо там было, да? Валлах, нет. Они сразу поймут, что ты за крыса. Скажут земле: «Соберись!», и она так сдвинется, что все твои рёбра войдут друг в друга. И будешь так корчиться, пока Аллах, создатель миров, не воскресит тебя, понял?
– Пон… – покорно начал Кебедов, лишь бы тот наконец пошёл звонить, но обессилел и не закончил фразу.
Замутнённым глазом он смотрел, как незнакомец растворился во тьме и понёс блуждающий свет фонаря вперёд, за обвал, туда, где мерещились связь и спасение. Он явно сумасшедший. Что-то не так с мозгами. Может, окрестный пастух. Я - дверь овцам... Теперь бы дождаться…
Во рту у Кебедова давно горело от жажды и сухости. Правая рука тоже больше не слушалась, сильнее накатывала слабость. Всколыхнувшуюся, было, надежду задавила чёрная, удушающая паника. Вернётся ли незнакомец? Позвонит ли? Успеют ли? И что же там, у Кебедова внутри, в этом страшном мясном месиве? Участок… Жена останется одна, с имамом не совладать. Магазин отберут. Дождётся ли внуков?.. Дома, в тумбочке спрятаны фотографии со дня рождения сослуживца. Нехорошие фотографии, с женщинами, отдыхали на морском берегу. Жена найдёт, – не поймёт… А вчера отнёс в контору взятку за устройство племянника. Могут теперь откреститься, дескать, не знаем, не ведаем, несите ещё. Что скажет брат…
На обочине дороги снова возник танцующий огонёк фонарика. Неужели время настолько сжалось, и незнакомец успел позвонить и вернуться? Надо было засечь… Кебедов хотел обрадоваться, но внезапно остро ощутил собственные лопатки. Их резко свело, а боль, до сих пор застенчиво мнущаяся в глубине, разрослась и вонзилась в тело резко, нахрапом, буравя его на кусочки. Кебедов беззвучно охнул, застонал, потом вдруг на секунду почувствовал почти весёлую лёгкость и снова провалился во мглу. Уже навсегда.
Незнакомец приблизился и посветил фонарём в салон. Увидев, что Кебедов испускает дух, содрогнулся, сплюнул под ноги и начал читать «Ясин». Дочитав, постоял немного и пошёл прочь. Симку из телефона погибшего он уже выкинул. Смартфон был хороший, дорогой. Хотелось сохранить его себе как талисман. Память о ночи, когда Аллах показал ему кару небесную. Знамение. Настоящего беспробудного грешника. А кого ещё могло придавить упавшей скалой?
Незнакомец скрылся, а вместе с ним уплыл и свет фонаря. На дороге, в машине под грудой упавших камней почивал мёртвый Кебедов. Навстречу, на разведку из родного селения уже ехали родственники, встревоженные его отсутствием. Часы на запястье продолжали тикать. А в кустах, играючи, шуршала чем-то маленькая лиса.
Автор: Алиса Ганиева
