“Я прекрасно отношусь к хорошей беллетристике, у нас в России она в большом дефиците, но моя проза – не развлечения ради развлечения. И лихо закрученный сюжет «Оскорблённых чувств» – разумеется, не самоцель”. Алиса Ганиева дала интервью “Литературной газете”.
Критика поднимает настроениеСубъективность – это то, что делает нас людьми
Литература / Писатель у диктофона
Алиса Ганиева – о премиальной системе в литературе, неконструктивной критике и о том, для чего нужен экспертный совет в современном театре.
«ЛГ»-досье
Алиса Ганиева – прозаик, эссеист. Автор сборника «Салам тебе, Далгат!» и трёх романов: «Праздничная гора», «Жених и невеста» и «Оскорблённые чувства». Лауреат литературных премий «Дебют» и «Триумф», финалист «Русского Букера», «Студенческого Букера» и «Ясной Поляны».
– Роман «Оскорблённые чувства» критики называют спорной книгой. На примере этого произведения Роман Сенчин рассуждает о беллетристике и относит «Оскорб-лённые чувства» именно к ней, заявляя: «Это не проза». Как бы вы сами охарактеризовали данную книгу? Как вы считаете, в чём плюсы и минусы беллетристики?
– Я бы не стала никак характеризовать свою книгу – это дело критиков и читателей, но в царство Дюма и Пикуля она уж точно не входит. Я прекрасно отношусь к хорошей беллетристике, у нас в России она в большом дефиците, но моя проза – не развлечения ради развлечения. И лихо закрученный сюжет «Оскорблённых чувств» – разумеется, не самоцель. Однако реакцию Романа прекрасно понимаю. В прозе ему нравятся монохром и беспросветное дно бытия, а я в своём романе расскакалась в импрессионистском экстазе.
– С негативной критической оценкой сталкивается большинство писателей, независимо от возраста и уровня мастерства. Как реагируете на замечания лично вы, как боретесь и боретесь ли с неконструктивной критикой? Что чувствуете, если на вас нападают и замечания кажутся аргументированными?
– Неконструктивная критика зачастую только повышает мне настроение. «Где мораль?», «Что за пасквиль на светлую действительность?» и все укоры в этом духе иногда уморительны. Гораздо неприятнее, когда критик выносит любопытный, даже интригующий приговор вроде «совсем как Гоголь, только хуже», но при этом не даёт никаких дальнейших разъяснений. Почему, собственно, Гоголь (а не Олеша, к примеру)? В чём именно недотягиваю? Мне же интересно, я же хочу над этим подумать. Но иногда аргументы и вправду приводятся, и я это очень ценю. И тогда я либо вижу их несостоятельность, либо крепко задумываюсь, потому что критик, возможно, прав. К примеру, мой роман «Праздничная гора» при своём малом объёме невероятно концентрированный – такая чёрная дыра. И героев там многовато, и внутреннее развитие у них слабо выраженное. С такой претензией я согласна, но иначе и быть не могло – мне нужно было вместить в этот роман всё, что происходило тогда с моим родным регионом, главным героем романа был весь Дагестан, со всем своим многоголосием, оттого и акцент не на конкретных персонажах, а на республике целиком. Но чаще придираются к мелочам, к фразочкам, словесным оборотам. Иногда заслуженно, иногда – нет. Бывает, что пропускаю стилистическую блоху, и она оказывается в книжке, но это мелочь, которую можно исправить в случае переиздания. А вообще я довольно спокойно отношусь к любым мнениям. Одни всегда кричат: «божественно!», другие – «бездарно!», так что важнее полагаться на внутренний счётчик Гейгера*. Он у меня пока сработал всего два раза.
– В одном из интервью вы отметили, что в ваших произведениях часто усматривают драматургическое начало. Ваши романы «Праздничная гора», «Жених и невеста» буквально с первых строк затягивают читателя в текст динамичными и колоритными диалогами. Расскажите, какие задачи решает использование диалогов в современной прозе?
– Диалоги сразу же вовлекают читателя в происходящее. Он начинает слышать, визуализировать, переключаться с одного угла зрения на другой. В этот момент тираническая тень повествователя отступает, давая волю демократической стихии перебранок, споров, увещеваний, объяснений. В дагестанских текстах диалоги мои были отдельным предметом разговора, поскольку я вытащила местный уличный сленг с его переломанным синтаксисом и заплатками местных наречий в святая святых, в литературу. Для кого-то это выглядело кощунством, для кого-то – лингвистическим открытием.
– Вы входите в экспертный совет Театра на Таганке, в репертуаре которого такие постановки, как «Мастер и Маргарита», «Горе от ума», «Беги, Алиса, беги». Современные театры ставят спектакли как по классическим произведениям, так и по литературному материалу, написанному новыми авторами. Классика, как правило, получает новое переосмысление, и не все зрители готовы воспринимать отступления от привычной, традиционной трактовки. Интересно узнать ваше мнение на этот счёт.
– Да, репертуар Таганки с приходом Ирины Апексимовой сильно обновился. В том числе благодаря лаборатории «Репетиции», в рамках которой приглашённые молодые режиссёры буквально за неделю создавали вместе с актёрами эскизы спектаклей. А наш совет под председательством замечательного театроведа (и, кстати, юбиляра) Видаса Силюнаса эти эскизы отсматривал и оценивал на предмет постановки – сразу же вслед за зрительским обсуждением. В результате в афише театра можно встретить и музыкальный триллер «Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит» в постановке Алексея Франдетти (обладатель трёх премий «Золотой маски», между прочим), и вампиловскую пьесу «Старший сын» глазами Дениса Бокурадзе. Драматурги тоже самые разные – от немца Роланда Шиммельпфеннига («Золотой Дракон») до нашего молодого Валерия Печейкина, среди прочего моего собрата по премии «Дебют». «Беги Алиса, беги!» – мюзикл Максима Диденко как раз по его пьесе. Получилось, по-моему, впечатляюще – и по декорациям, и по сквозным аллюзиям на нашу российскую реальность. Зал это схватывает на лету. Что касается традиционных постановок, то для них в Москве достаточно площадок. Так что если кому-то хочется музейной аутентичности, то есть Малый театр.
– Расскажите, как, по вашему мнению, меняет писателя и его творчество получение премии? Существует распространённое суждение, что премиальная система в литературе – явление особое.
– В моём случае огромную роль сыграла премия «Дебют» и лично писатель Ольга Славникова – вдохновитель и координатор этого проекта. Я вдруг появилась на литературной карте в качестве прозаика, меня взялась издавать Елена Шубина. Благодаря Международной программе «Дебюта» я подписала первый контракт с иностранным издательством – немецким Зуркампом. Конечно, не у всех лауреатов «Дебюта» судьба сложилась так радужно. Премии – это лотерея, и без человеческого фактора не обходятся (именно его я пыталась когда-то исключить, взяв мужской псевдоним). Отсюда толки о предубеждённости, о субъективности и т.д. Но куда ж деться от субъективности? В ней как раз вся соль – мы ведь люди, а не роботы. В целом практика показывает, что жюри может жестоко ошибаться в выборе победителей, но премиальные лонг-листы обычно дают хорошую выжимку качества и главных тенденций текущего года.
– Заниматься публицистикой вы начали раньше, чем литературным творчеством. Что для вас сложнее?
– И то и другое – творчество. Только очень разное. Критика, помимо творческой искры, требует аналитики и почти что научного инструментария, проза – гораздо большего погружения в подсознание. Разные механизмы, разный подход, разный язык. От критики я довольно быстро отошла, так что, очевидно, это была необходимая эволюционная ступень на пути к художественной литературе.
– Насколько важна поддержка в творчестве? Где вы черпаете её? Есть ли люди, которые мотивируют вас? Или же ответственность за творчество полностью лежит на самом авторе?
– Ответственность тут ни с кем не разделишь. Но поддержка одного-двух человек, которым доверяешь, очень важна. Тестовый читатель, понимающий, объективный и кристально честный – вот идеал. В классическом патриархальном варианте – это жена писателя. У меня таковой, к сожалению, нет, но иногда друзья выручают.
– Не могу не спросить о ваших литературных предпочтениях. По каким критериям вы выбираете книгу и что цените в литературе больше всего?
– Ценю современность, языковую гибкость, длинную мысль, динамичность и драйв. Но книги выбираю самые разные, в последнее время – всевозможный нон-фикшен, от космологического научпопа до эссеистики Хитченса и расследования мизогинии в мировой литературе. Но это помимо того, что нужно для моей текущей работы, ка-саю-щейся советского авангарда. Пока не стану вдаваться в подробности.
Беседу вела
Юлия Скрылёва
(читать с сайта)
Критика поднимает настроениеСубъективность – это то, что делает нас людьми
Литература / Писатель у диктофона
Алиса Ганиева – о премиальной системе в литературе, неконструктивной критике и о том, для чего нужен экспертный совет в современном театре.
«ЛГ»-досье
Алиса Ганиева – прозаик, эссеист. Автор сборника «Салам тебе, Далгат!» и трёх романов: «Праздничная гора», «Жених и невеста» и «Оскорблённые чувства». Лауреат литературных премий «Дебют» и «Триумф», финалист «Русского Букера», «Студенческого Букера» и «Ясной Поляны».
– Роман «Оскорблённые чувства» критики называют спорной книгой. На примере этого произведения Роман Сенчин рассуждает о беллетристике и относит «Оскорб-лённые чувства» именно к ней, заявляя: «Это не проза». Как бы вы сами охарактеризовали данную книгу? Как вы считаете, в чём плюсы и минусы беллетристики?
– Я бы не стала никак характеризовать свою книгу – это дело критиков и читателей, но в царство Дюма и Пикуля она уж точно не входит. Я прекрасно отношусь к хорошей беллетристике, у нас в России она в большом дефиците, но моя проза – не развлечения ради развлечения. И лихо закрученный сюжет «Оскорблённых чувств» – разумеется, не самоцель. Однако реакцию Романа прекрасно понимаю. В прозе ему нравятся монохром и беспросветное дно бытия, а я в своём романе расскакалась в импрессионистском экстазе.
– С негативной критической оценкой сталкивается большинство писателей, независимо от возраста и уровня мастерства. Как реагируете на замечания лично вы, как боретесь и боретесь ли с неконструктивной критикой? Что чувствуете, если на вас нападают и замечания кажутся аргументированными?
– Неконструктивная критика зачастую только повышает мне настроение. «Где мораль?», «Что за пасквиль на светлую действительность?» и все укоры в этом духе иногда уморительны. Гораздо неприятнее, когда критик выносит любопытный, даже интригующий приговор вроде «совсем как Гоголь, только хуже», но при этом не даёт никаких дальнейших разъяснений. Почему, собственно, Гоголь (а не Олеша, к примеру)? В чём именно недотягиваю? Мне же интересно, я же хочу над этим подумать. Но иногда аргументы и вправду приводятся, и я это очень ценю. И тогда я либо вижу их несостоятельность, либо крепко задумываюсь, потому что критик, возможно, прав. К примеру, мой роман «Праздничная гора» при своём малом объёме невероятно концентрированный – такая чёрная дыра. И героев там многовато, и внутреннее развитие у них слабо выраженное. С такой претензией я согласна, но иначе и быть не могло – мне нужно было вместить в этот роман всё, что происходило тогда с моим родным регионом, главным героем романа был весь Дагестан, со всем своим многоголосием, оттого и акцент не на конкретных персонажах, а на республике целиком. Но чаще придираются к мелочам, к фразочкам, словесным оборотам. Иногда заслуженно, иногда – нет. Бывает, что пропускаю стилистическую блоху, и она оказывается в книжке, но это мелочь, которую можно исправить в случае переиздания. А вообще я довольно спокойно отношусь к любым мнениям. Одни всегда кричат: «божественно!», другие – «бездарно!», так что важнее полагаться на внутренний счётчик Гейгера*. Он у меня пока сработал всего два раза.
– В одном из интервью вы отметили, что в ваших произведениях часто усматривают драматургическое начало. Ваши романы «Праздничная гора», «Жених и невеста» буквально с первых строк затягивают читателя в текст динамичными и колоритными диалогами. Расскажите, какие задачи решает использование диалогов в современной прозе?
– Диалоги сразу же вовлекают читателя в происходящее. Он начинает слышать, визуализировать, переключаться с одного угла зрения на другой. В этот момент тираническая тень повествователя отступает, давая волю демократической стихии перебранок, споров, увещеваний, объяснений. В дагестанских текстах диалоги мои были отдельным предметом разговора, поскольку я вытащила местный уличный сленг с его переломанным синтаксисом и заплатками местных наречий в святая святых, в литературу. Для кого-то это выглядело кощунством, для кого-то – лингвистическим открытием.
– Вы входите в экспертный совет Театра на Таганке, в репертуаре которого такие постановки, как «Мастер и Маргарита», «Горе от ума», «Беги, Алиса, беги». Современные театры ставят спектакли как по классическим произведениям, так и по литературному материалу, написанному новыми авторами. Классика, как правило, получает новое переосмысление, и не все зрители готовы воспринимать отступления от привычной, традиционной трактовки. Интересно узнать ваше мнение на этот счёт.
– Да, репертуар Таганки с приходом Ирины Апексимовой сильно обновился. В том числе благодаря лаборатории «Репетиции», в рамках которой приглашённые молодые режиссёры буквально за неделю создавали вместе с актёрами эскизы спектаклей. А наш совет под председательством замечательного театроведа (и, кстати, юбиляра) Видаса Силюнаса эти эскизы отсматривал и оценивал на предмет постановки – сразу же вслед за зрительским обсуждением. В результате в афише театра можно встретить и музыкальный триллер «Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит» в постановке Алексея Франдетти (обладатель трёх премий «Золотой маски», между прочим), и вампиловскую пьесу «Старший сын» глазами Дениса Бокурадзе. Драматурги тоже самые разные – от немца Роланда Шиммельпфеннига («Золотой Дракон») до нашего молодого Валерия Печейкина, среди прочего моего собрата по премии «Дебют». «Беги Алиса, беги!» – мюзикл Максима Диденко как раз по его пьесе. Получилось, по-моему, впечатляюще – и по декорациям, и по сквозным аллюзиям на нашу российскую реальность. Зал это схватывает на лету. Что касается традиционных постановок, то для них в Москве достаточно площадок. Так что если кому-то хочется музейной аутентичности, то есть Малый театр.
– Расскажите, как, по вашему мнению, меняет писателя и его творчество получение премии? Существует распространённое суждение, что премиальная система в литературе – явление особое.
– В моём случае огромную роль сыграла премия «Дебют» и лично писатель Ольга Славникова – вдохновитель и координатор этого проекта. Я вдруг появилась на литературной карте в качестве прозаика, меня взялась издавать Елена Шубина. Благодаря Международной программе «Дебюта» я подписала первый контракт с иностранным издательством – немецким Зуркампом. Конечно, не у всех лауреатов «Дебюта» судьба сложилась так радужно. Премии – это лотерея, и без человеческого фактора не обходятся (именно его я пыталась когда-то исключить, взяв мужской псевдоним). Отсюда толки о предубеждённости, о субъективности и т.д. Но куда ж деться от субъективности? В ней как раз вся соль – мы ведь люди, а не роботы. В целом практика показывает, что жюри может жестоко ошибаться в выборе победителей, но премиальные лонг-листы обычно дают хорошую выжимку качества и главных тенденций текущего года.
– Заниматься публицистикой вы начали раньше, чем литературным творчеством. Что для вас сложнее?
– И то и другое – творчество. Только очень разное. Критика, помимо творческой искры, требует аналитики и почти что научного инструментария, проза – гораздо большего погружения в подсознание. Разные механизмы, разный подход, разный язык. От критики я довольно быстро отошла, так что, очевидно, это была необходимая эволюционная ступень на пути к художественной литературе.
– Насколько важна поддержка в творчестве? Где вы черпаете её? Есть ли люди, которые мотивируют вас? Или же ответственность за творчество полностью лежит на самом авторе?
– Ответственность тут ни с кем не разделишь. Но поддержка одного-двух человек, которым доверяешь, очень важна. Тестовый читатель, понимающий, объективный и кристально честный – вот идеал. В классическом патриархальном варианте – это жена писателя. У меня таковой, к сожалению, нет, но иногда друзья выручают.
– Не могу не спросить о ваших литературных предпочтениях. По каким критериям вы выбираете книгу и что цените в литературе больше всего?
– Ценю современность, языковую гибкость, длинную мысль, динамичность и драйв. Но книги выбираю самые разные, в последнее время – всевозможный нон-фикшен, от космологического научпопа до эссеистики Хитченса и расследования мизогинии в мировой литературе. Но это помимо того, что нужно для моей текущей работы, ка-саю-щейся советского авангарда. Пока не стану вдаваться в подробности.
Беседу вела
Юлия Скрылёва
(читать с сайта)
