Поэт и историк литературы Валерий Шубинский поделился с порталом «Горький» мнением о книге Алисы Ганиевой "Лиля Брик": "«С детства я хотела иметь бурную биографию — как у Деникина или Шкловского (по схеме „попробовать все”, поучаствовать во всех остросюжетных переделках, но уцелеть и дожить достарости), — не сложилось». Кто «я»? Писатель Ганиева? О себе ли книга? И, конечно, безвкусное название... (А в целом книга Ганиевой хорошая.)".
Книга Алисы Ганиевой «Л.Ю.Б. Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века» (та же серия) начинается совсем уж провокационно — с двустишия, якобы посвященного героине Семеном Кирсановым:
Твой лифчик —
Счастливчик!
В книге в самом деле едва ли не главное внимание уделено любовной и сексуальной жизни героини, вплоть до откровенных гинекологических деталей. В биографии Ахматовой или, скажем, Марии Каллас это выглядело бы постыдно, но тут перед нами женщина, как раз самоосуществлявшаяся и самоутверждавшаяся через любовь и секс. И, в сущности, оптика биографа находится в соответствии с подлинным масштабом личности героини... который не стоит преувеличивать.
«Лилю Брик легко представить в нашем времени. Она бы обязательно вела Инстаграм, имела бы несколько миллионов подписчиков, а звучное имя ее не сходило бы с липких страниц желтой прессы. За ней охотились бы папарацци, о ней снимались бы скандальные передачи для телевидения. Ее портреты улыбались бы с обложек глянцевых изданий, а сводки о новых ее романах и красноковровых выходах мгновенно выпархивали бы на верхние строчки рейтингов новостей. А серфя по Интернету, мы бы досадливо наскакивали на всплывающие окна с вирусной рекламой „Лиля Брик раскрыла секреты стройной фигуры: каждый день натощак она ест...”»
Это во многом правда, и если автор пишет это не со зла, то выходит — тем не менее — очень даже зло. Но нет ли других тем, о которых стоит говорить в связи с Лилей Юрьевной? Например, о стоящей за футуризмом и ЛЕФом утопии, утопии победы над сиюминутно-человеческим ради тотального преображения бытия. И все это, увы, оборачивается все тем же комфортно-мелкобуржуазным гламуром, символом которого стала «Лиличка». (Чего стоит сбывшаяся мечта об авто, которое привезет ей из-за границы «щен» Володечка...) Но гламур этот густо замешан на крови. Удостоверение сотрудника ГПУ было не только у Осипа Максимовича Брика (который и в самом деле был не только «исследователем языка», но «и следователем из ЧК» — цитирую приписываемую Есенину виртуозную эпиграмму), но и у самой Лили Юрьевны. Агранов, одна их самых демонических фигур советского политического сыска, — ее близкий друг и, вероятно, один из любовников.
Чего нет в книге, так это идеализации героини. Ганиева настолько обескуражена цинизмом и эгоизмом Брик, что почти восхищается им. После Маяковского ее спутник — военачальник Примаков. Его арестовывают. Лиля не только, трясясь за себя, уничтожает всякую память об очередном любимом, не только позднее пальцем не пошевелит ради его реабилитации — она (по предположению Ганиевой, ничем, впрочем, не подтвержденному) дает против него показания. И, конечно, сразу находит нового мужа. С учетом всего этого и неприятности, постигающие героиню прижизненно (антисемитски окрашенная травля в 1960-е годы), и посмертная клевета и полуклевета (в «Воскрешении Маяковского» Карабчиевского) не кажутся такими уж незаслуженными. Тем не менее блеск и шик, исходящий даже от дряхлой, высохшей, похожей на мумию Лили, не может не пленять. И он пленял — в том числе людей калибра Сергея Параджанова или Виктора Сосноры.
А вот что все-таки немного раздражает — это тот несколько разухабистый тон, который многим авторам биографий кажется признаком «настоящей литературы»:
«В Берлин сестры отправились вдвоем, а мама, все еще не свыкшаяся с аморальным, по ее мнению, двоемужеством дочери, осталась ворчать и поцыкивать на Альбионе. Маяковский, конечно, стал уже совсем знаменитой личностью, имя его гремело, но зачем же было стулья ломать?»
Вот убрать это «поцыкивать» и эти совсем уж неуместные «стулья» — ведь лучше было бы! И уж точно лучше без признания в следующем абзаце:
«С детства я хотела иметь бурную биографию — как у Деникина или Шкловского (по схеме „попробовать все”, поучаствовать во всех остросюжетных переделках, но уцелеть и дожить до старости), — не сложилась».
Кто «я»? Писатель Ганиева? О себе ли книга? (Да, Ганиева, прежде чем обратиться к жанру биографии, прибрела немалую известность как автор фикшена. Но ведь тоже можно сказать о Ксении Букше. А разве она в биографии Малевича пробует напрямую самовыражаться? Я уж не говорю о великой Елене Шварц, которая в своей блестящей книге о Габриеле д’Аннунцио — почему бы ее не переиздать? — ни разу не употребила слово «я».)
И, конечно, безвкусное название...
(А в целом книга Ганиевой хорошая.)
Книга Алисы Ганиевой «Л.Ю.Б. Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века» (та же серия) начинается совсем уж провокационно — с двустишия, якобы посвященного героине Семеном Кирсановым:
Твой лифчик —Счастливчик!
В книге в самом деле едва ли не главное внимание уделено любовной и сексуальной жизни героини, вплоть до откровенных гинекологических деталей. В биографии Ахматовой или, скажем, Марии Каллас это выглядело бы постыдно, но тут перед нами женщина, как раз самоосуществлявшаяся и самоутверждавшаяся через любовь и секс. И, в сущности, оптика биографа находится в соответствии с подлинным масштабом личности героини... который не стоит преувеличивать.
«Лилю Брик легко представить в нашем времени. Она бы обязательно вела Инстаграм, имела бы несколько миллионов подписчиков, а звучное имя ее не сходило бы с липких страниц желтой прессы. За ней охотились бы папарацци, о ней снимались бы скандальные передачи для телевидения. Ее портреты улыбались бы с обложек глянцевых изданий, а сводки о новых ее романах и красноковровых выходах мгновенно выпархивали бы на верхние строчки рейтингов новостей. А серфя по Интернету, мы бы досадливо наскакивали на всплывающие окна с вирусной рекламой „Лиля Брик раскрыла секреты стройной фигуры: каждый день натощак она ест...”»
Это во многом правда, и если автор пишет это не со зла, то выходит — тем не менее — очень даже зло. Но нет ли других тем, о которых стоит говорить в связи с Лилей Юрьевной? Например, о стоящей за футуризмом и ЛЕФом утопии, утопии победы над сиюминутно-человеческим ради тотального преображения бытия. И все это, увы, оборачивается все тем же комфортно-мелкобуржуазным гламуром, символом которого стала «Лиличка». (Чего стоит сбывшаяся мечта об авто, которое привезет ей из-за границы «щен» Володечка...) Но гламур этот густо замешан на крови. Удостоверение сотрудника ГПУ было не только у Осипа Максимовича Брика (который и в самом деле был не только «исследователем языка», но «и следователем из ЧК» — цитирую приписываемую Есенину виртуозную эпиграмму), но и у самой Лили Юрьевны. Агранов, одна их самых демонических фигур советского политического сыска, — ее близкий друг и, вероятно, один из любовников.
Чего нет в книге, так это идеализации героини. Ганиева настолько обескуражена цинизмом и эгоизмом Брик, что почти восхищается им. После Маяковского ее спутник — военачальник Примаков. Его арестовывают. Лиля не только, трясясь за себя, уничтожает всякую память об очередном любимом, не только позднее пальцем не пошевелит ради его реабилитации — она (по предположению Ганиевой, ничем, впрочем, не подтвержденному) дает против него показания. И, конечно, сразу находит нового мужа. С учетом всего этого и неприятности, постигающие героиню прижизненно (антисемитски окрашенная травля в 1960-е годы), и посмертная клевета и полуклевета (в «Воскрешении Маяковского» Карабчиевского) не кажутся такими уж незаслуженными. Тем не менее блеск и шик, исходящий даже от дряхлой, высохшей, похожей на мумию Лили, не может не пленять. И он пленял — в том числе людей калибра Сергея Параджанова или Виктора Сосноры.
А вот что все-таки немного раздражает — это тот несколько разухабистый тон, который многим авторам биографий кажется признаком «настоящей литературы»:
«В Берлин сестры отправились вдвоем, а мама, все еще не свыкшаяся с аморальным, по ее мнению, двоемужеством дочери, осталась ворчать и поцыкивать на Альбионе. Маяковский, конечно, стал уже совсем знаменитой личностью, имя его гремело, но зачем же было стулья ломать?»
Вот убрать это «поцыкивать» и эти совсем уж неуместные «стулья» — ведь лучше было бы! И уж точно лучше без признания в следующем абзаце:
«С детства я хотела иметь бурную биографию — как у Деникина или Шкловского (по схеме „попробовать все”, поучаствовать во всех остросюжетных переделках, но уцелеть и дожить до старости), — не сложилась».
Кто «я»? Писатель Ганиева? О себе ли книга? (Да, Ганиева, прежде чем обратиться к жанру биографии, прибрела немалую известность как автор фикшена. Но ведь тоже можно сказать о Ксении Букше. А разве она в биографии Малевича пробует напрямую самовыражаться? Я уж не говорю о великой Елене Шварц, которая в своей блестящей книге о Габриеле д’Аннунцио — почему бы ее не переиздать? — ни разу не употребила слово «я».)
И, конечно, безвкусное название...
(А в целом книга Ганиевой хорошая.)
