“«Бунт» Алисы Ганиевой особой природы, в нём нет вызова, азарта, сорванного голоса, нет и торжества человека, который долго терпел, маялся, тосковал и, наконец, выплеснул всё, что накипело. Именно это её свойство как личности и как писателя кого-то очаровывает, а кого-то невероятно раздражает. Но кажется, ей и дела нет как до первых, так и до вторых”.
На страницах журнала «Дагестан» Светлана Анохина расспросила Алису Ганиеву о ее страхах, мечтах и детстве.


Мы продолжаем наш «Культурный портрет» — совместный проект редакции и галереи современного искусства «Первая галерея». Автор и куратор проекта — Джамиля Дагирова.

О новом ярком авторе обычно пишут «ворвался в литературу». Особенно, если его дебют сопровождался скандалом, как это было с первой повестью Алисы Ганиевой «Салам тебе, Далгат!». Но Алиса никуда не врывалась. Само это слово уже не про неё. Она просто открыла дверь, прошла, села, вежливо со всеми поздоровалась и... Опрокинула устоявшееся, посягнула на святое, нарушила все мыслимые запреты. При этом её прическа осталась идеальной, а платье не измялось.

«Бунт» Алисы Ганиевой особой природы, в нём нет вызова, азарта, сорванного голоса, нет и торжества человека, который долго терпел, маялся, тосковал и, наконец, выплеснул всё, что накипело. Именно это её свойство как личности и как писателя кого-то очаровывает, а кого-то невероятно раздражает. Но кажется, ей и дела нет как до первых, так и до вторых.




В 2009 году вышла её первая повесть, потом сборник «Полёт Археоптерикса», романы «Праздничная гора», «Жених и невеста». Те, кто ждал, что вот сейчас Алиса исчерпает «кавказскую тему» и закончится как писатель, были разочарованы появлением романа «Оскорблённые чувства», а затем и биографии, написанной для серии «ЖЗЛ» — «Её Лиличество Брик на фоне Люциферова века». В 2015 году газета «TheGuardian» включила Алису в список 30 самых влиятельных москвичей младше 30 лет, что спровоцировало очередную жаркую дискуссию на тему — так кто же она, москвичка или всё же наша, дагестанка, аварка? Ответ на этот архиважный вопрос так и не был дан и, думается, не будет дан никогда. Должно же существовать нечто постоянное в нашем быстро меняющемся мире, не правда ли?

А пока мы все летим в бесконечной кроличьей норе, можно и поговорить. О башмаках, сургуче, «королях и капусте, а ещё о надеждах, страхах и личной жизни.

Я неизбежно кого-то разочаровываю

Самый близкий мне типаж — это предсказуемо Алиса в Стране Чудес и в Зазеркалье. Меня так же колбасит от любопытства, так же тянет сигануть за кем-нибудь в нору и выпить чего-нибудь с безумцами. И в приключения я точно так же попадаю в одиночку. И так же разговариваю сама с собой. Только вот бойкости Алисиной иногда не хватает. Чтобы, знаешь, крикнуть всяким там королям и королевам: «Вы всего лишь колода карт!» Иногда срываюсь и кричу, но чаще мешает патологическая учтивость. Впрочем, Алиса тоже этим страдала, и реверансы делала даже во время падения. Так и я.





* * *

Я бы очень хотела сниматься в эпизодах в крутом кино. Но, увы, никто не приглашает.

* * *

В детстве и юности я была на редкость не креативна, хотя постоянно тянулась к творческим профессиям — мечтала стать композитором, хореографом, художником, актрисой (это подтверждают записи в моём блокноте 1993-го года), не имея никаких талантов ни к тому, ни к другому, ни к третьему.

* * *

У меня тексты получаются настолько разные, что я неизбежно кого-то разочаровываю. Кто полюбил «Жениха и невесту», возможно, не захочет читать «Оскорблённые чувства» и наоборот, но для меня каждый текст — это необходимые точки развития, лестничные площадки. А куда ведёт лестница, вверх или вниз, станет понятно лет через пятьдесят.

* * *

В детстве я постоянно находила деньги на улице и в коридорах различных учреждений, чаще всего медицинских. Такие толстенные пачки купюр — по пятьдесят-сто тысяч неденоминированных рублей, обронённые легкомысленными махачкалинцами. Но почему-то ужасно брезговала брать их в руки. Как-то подумала: «А вдруг на них пописала собака?»

Мои сказки были про мальчика с жёлтым лицом, про девочку с хронически мокрыми ногами...

На сольфеджио я страшно лажала, на художественную гимнастику меня не приняли из-за сколиоза, из коллектива «Счастливое детство» прогнали на втором же занятии — из-за ужасной координации, а рисовала я, как безрукий и слепой пират. Писать я ещё не писала (хотя мои двоюродные сёстры в то время вовсю варганили роман за романом и пьесу за пьесой). Зато обожала читать и, увлекаясь каким-то классиком, начинала стилизовать под него школьные сочинения. То в стиле Чехова напишу, то в стиле Булгакова, то «Ромео и Джульетту» переделаю на дагестанский лад.

Учителя этого не любили.




* * *

До прозы я доросла только к 23 годам, а в ранние годы строчила стишки. Отдельные онегинские строфы моей грандиозной неоконченной поэмы о Дагестане (9-й класс, период увлечения Пушкиным) даже вошли в роман «Праздничная гора». Я их приписала своему пафосному персонажу-графоману Махмуду Тагировичу. А переводчики романа потом этот ужас переводили на разные языки.

* * *

Сказки для взрослых были отдушиной для моей тайной субличности, склонной к хармсовскому абсурдизму и кэрролловскому сюру. Я писала коротенькие, примитивизированные истории с социальной подкладкой, в основном про детей с изъянами: про мальчика с жёлтым лицом, про девочку с хронически мокрыми ногами, про ребёнка, который постоянно менял пол, про другого ребёнка, который и вовсе — умер... Но все сказки кончались на счастливой ноте. Многим друзьям мои эксперименты страшно не нравились, покойный Эдуард Успенский на одном семинаре даже впал из-за них в приступ ярости. Но одноклассники моего брата зачитывались ими на переменах и даже устроили «ВКонтакте» полустебную группу поклонников «сказочницы Алисы Ганиевой». Среди моих юных фанатов был тогда и Алёша Смирнов, который стал теперь модным режиссёром и даже гостит у Урганта. Так что всё не зря!

* * *

Уже много лет тихо работаю редактором в приложении к «Независимой газете» «НГ-Exlibris». Обожаю подбирать иллюстрации к чужим текстам — обнажённую натуру в классической живописи.

* * *

Люблю, когда денег хватает, но при этом их не слишком много — тогда я о них не думаю. Для меня это просто ресурс, который помогает не чувствовать бытового унижения и не опускаться на дно.

Я хотела бы служить собеседницей в ресторанах

Меняется жизнь, меняется общественная ситуация, и моя реакция на происходящее тоже меняется. Раньше я писала о пытках и фальсификациях в художественных текстах, и считала это достаточным, теперь говорю об этом напрямую — через плакаты, пикеты, уличные акции.

Длинной мысли уже недостаточно — нужна ещё и короткая, быстрая, оперативная.

* * *

В эфире программы «Страсти» на «Эхо Москвы» я со своим радио-партнёром обычно перебираю разные яркие сюжеты — литературы и жизни. Говорят же, что их ограниченное количество. Вот мы и идём по списку — от Убийства и Мести к Адюльтеру и Судебной ошибке. А попутно говорим о книжках, любви, политике и многом другом. А слушатели в этом бурно участвуют.

* * *

Работа мечты — служить собеседницей в ресторанах. Захочет кто-нибудь (одинокая старушка, к примеру, или компания друзей) поболтать о чём угодно и приглашает меня за стол. Первые две минуты — бесплатно, а дальше — по возрастающей. Но на днях один приятель объяснил мне, что такая профессия, оказывается, уже существует. В ночных клубах. И считается чем-то вроде эскорта. Это меня, признаться, обескуражило.

* * *

Бывают исторические периоды, когда писателю недостаточно быть просто писателем, ему важно побыть немножко и активным гражданином, оголённым проводом, артикулятором пусть и банальных, но очень важных призывов. Вот сейчас я чувствую как раз такой период.

* * *

Я очень боюсь тараканов. Вот сейчас сказала и уже дрожу. Мы с братом называем эту мерзость кодовым словом «враги» — чтобы было не так страшно. А ещё боюсь ускорения времени, возможного слабоумия, потери памяти и рассудка. Боюсь физической боли. Боюсь совершить подлость. Боюсь бояться.

* * *

Мне только дай кем-нибудь прикинуться! Это началось ещё с моего болезненно застенчивого детства, мне нужно было переодеться в Бабу-Ягу или Кабаниху, чтобы обрести мощный, повелительный голос и расправить плечи.







Не так часто, как могла бы. Но чаще, чем могла бы

Фото с Горбачёвым я у себя в Фейсбуке размещаю не так часто, как могла бы. Но чаще, чем могла бы. Делаю это из жизнеутверждающего принципа. Назло тем, кто МС ненавидит, считает предателем, иудой, меченым, развалившим страну. Назло тем, кто в своей тупой слепоте не видит его настоящей, освободительной исторической роли. И на радость всем тем, кто отца демократии уважает, ценит и любит.

А ещё это троллинг, конечно. Троллинг тех, кто, увидев на фото мужчину и женщину, тут же пускает смешные и сальные слухи, сплетни и шепотки по поводу их отношений. Ну и пусть тогда любуются, а мы посмеёмся.

* * *

Лиля Брик для меня — персонаж авантюрный, яркий, амбивалентный, скандальный и очень современный. Это свидетель эпохи, это повод поговорить не только о моде, искусстве, поэзии, цензуре и государстве, но и о вещах актуальных. Как себя вести во время репрессий? Замечать или не замечать? Помогать или не помогать? И почём нынче грамм совести?

* * *

Надо бы уже повзрослеть — сходить к финансовым консультантам, завести пенсионную копилку, начать откладывать на акции и биткоины и т. д. Но всё никак.

* * *

Многие прицепились к тому, что я копаюсь в Лилиных любовниках, — ну так без этого в биографии «великой женщины» обойтись невозможно! Она была по-хорошему (иногда по-плохому) бесстыдной, а автор неизбежно приноравливается к своему герою. Я пыталась проникнуть в Брик, посмотреть на мир её глазами, найти в себе понимание там, где меня бросало в оторопь. Отсюда, наверное, потом и родилась моя фотосессия в стиле Лили Брик — оммаж знаменитым фотографиям Родченко. Впрочем, это была идея фотохудожника Молли Таллант.

* * *

С «личной жизнью» у меня странная ситуация. С одной стороны, она у меня, по сути, отсутствует начисто — ну нет человека, и всё тут! Да я и одна не скучаю. А с другой стороны, там, в прихожей, как бы в предбаннике моего будуара, творится такое! Там такие пышные имена, такие трагикомические ситуации, такие страсти, что хватило бы на целый роман а-ля Дюма. Но читать его в ближайшие сто лет я бы запретила.

* * *

Спрашиваешь, достала ли ты меня вопросами? Отвечаю — ДА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!


Вместо послесловия

Текст был уже практически готов, когда я написала Алисе, мол, сижу, ломаю голову, как же его назвать. Она ответила: «Как-нибудь угарно, даже неприлично!». И тут я стала смеяться — ну вот опять! Опять и снова эта Ганиева пляшет на кромочке, на тонкой проволоке и при этом умудряется держаться, как подобает культурной девушке из культурной семьи — «как мой китайский зонтик красен, натёрты мелом башмачки...».

Светлана Анохина

(читать с сайта)